Андрей Мартьянов - Вестники времен [= Знамя над Тауэром]
Еще чуток повозившись, буйная парочка притихла, и Гунтер, отвернувшись к стене и накрывшись сукном, в которое была завернута его новая одежда, начал засыпать. На грани между дремотой и глубоким забытьем ему приснился интересный сон. Его собственный самолет, дракон Люфтваффе, с утробным рычанием забрался на английский «Харрикейн», причем последний был конкретно самкой. Покусывая подругу за загривок, Люфтваффе производил соответствующие данной позе движения, а та неистово вращала пропеллером и сладострастно подрагивала элеронами. Бред какой-то. Кто ж народится с такого-то союза? Русский У-2, не иначе…
…Сэр Мишель, утопая в сене, лежал на спине в бесхитростном костюме Адама, к вспотевшей груди и бокам налипли травинки. Оба порядком подустали от длительной любовной игры, причем сэр Мишель не переставал удивляться искушенности юной девы. Поначалу он не поверил ей на предмет целомудрия, но очень скоро убедился сам в ее правоте. Поняв, что Иветта не обманула, он, имея опыт в подобных вещах, действовал так осторожно, что девушка почти не почувствовала боли и только немного морщилась поначалу. А потом она вошла во вкус да вдобавок вспомнила уроки сестрицы, потому что кое-что из ее придумок было знакомо сэру Мишелю.
Когда они гонялись друг за другом, путаясь в траве и падая, и разбудили Гунтера, Иветта, распалившись, похоже и вправду готова была принять германца в их альков…
В конце концов Адам и Ева выдохлись и устроились в сене передохнуть.
— Ну, что, тебе понравилось? — спросил сэр Мишель, поглаживая Иветту по голому плечику. Та только потянулась, как кошка, и блаженно вздохнула.
— Слушай, а если ты… хм… заболеешь, как и твоя сестричка? Тебя родственники, часом, не утопят? Было бы очень жаль…
— А у нас с Гретой нет никого. Отца позапрошлой зимой волк задрал, когда он пошел в лес хворост собирать, мать помыкалась да и за ним отправилась. Так и живем вдвоем, работаем вот на кухне, о еде не беспокоимся.
— Бедняжки, — посочувствовал сэр Мишель и поцеловал Иветту в темя.
— Привыкли… — пожала плечами девушка и серьезно добавила: — А дитя родится — Мишелем окрещу, ежели мальчик будет.
— Тебя и замуж никто не возьмет с дитем, прижитым… догадаются уж от кого, — вздохнул сэр Мишель. Иветта усмехнулась, приподнявшись на локте:
— Да кому я нужна-то такая? С ребенком или без — все одно…
— Мне нужна… — убедительно сказал сэр Мишель и в подтверждение своим словам повернулся, обнял Иветту и провел рукой по ее бедру. Но девушка мягко отстранила собравшегося было продолжить прерванную игру сэра Мишеля и тихо сказала:
— Я устала, потом…
Сэр Мишель и сам почувствовал, что силы пока еще не вернулись к нему, и откинулся на спину. Они немного помолчали, рыцарь начал было погружаться в сон, но голос девушки разбудил его.
— Да, вы, сударь, сразу видно — вежливый, умеете с девушками красиво обращаться, — сонным голосом бормотала Иветта. — Не то что сарацины проклятые…
— Кто? — сэр Мишель тряхнул волосами и удивленно посмотрел на Иветту. — Какие такие сарацины? Ты что, во сне разговариваешь?
— И не во сне вовсе, — капризно ответила та. — Вчера вот останавливался у батюшки вашего проезжий, сэр Понтий, а у него слуги — сарацины. Такие страшные — морды черные, говорят, будто каркают или чихают, как ввалятся в кухню и давай девок лапать. Я еле удрала, не знаю, что уж там было, но кажется они Сванхильд, потаскунью эту, завлекли в сарай и… Сами понимаете. Ужас какой! Народится еще волчонок какой, кто их знает, нечестивых…
Сэр Мишель не слушал Иветту. Понтий, бастард Ломбардский? К папе заявился? Интересно, зачем?
— … Слава Богу, на рассвете их выставили. Кстати, и господин-то их не больно вежлив был, — продолжала Иветта. — Я, когда пришла утром, увидела, как его выпроваживали. У ворот четверо наших парней с арбалетами стояли, а сам барон Александр с обнаженным мечом в руке шел за сэром Понтием. Ну, тот сел на лошадь, сарацинов своих свистнул да и уехал.
— Что же он такого натворил? — спросил сэр Мишель.
— Да я толком не знаю, люди говорят — напился, буянить стал, с бароном дерзко говорил. Они даже едва на мечах не подрались, только хозяин не стал с пьяным связываться, а велел на рассвете убираться подобру-поздорову.
«Да уж, на сэра Понтия это вполне похоже, если вспомнить, как он с отцом Колумбаном, святым отшельником, обращался, — подумал сэр Мишель. — Кстати, что он здесь вынюхивал? Надо будет у папы спросить. Не к добру это все…»
— Пойду я, сударь, светать начинает. Да и сестрицу надо будет проведать. Я уходила — к ней повитуха пришла, роды вроде бы начались.
«Роды? — недоуменно нахмурился сэр Мишель. — Ах, да, я был здесь последний раз поздней осенью, в ноябре, холодно уже было, зима подбиралась. Я расстался тогда навсегда с королем Генрихом и его сыном Годфри… Впрочем, с последним, надеюсь, еще доведется встретиться, отблагодарить бы надо за посвящение в рыцарский сан…»
— Иди, раз дело такое, — вздохнул сэр Мишель, отбросив воспоминания, и стал рыться в сене в поисках рубашки и штанов.
Одевшись, они спустились во двор. Солнце еще не поднялось из-за холмов, лишь небо на востоке налилось золотисто-розовым светом, и побледнели звезды. Двор был безлюден, но сэр Мишель на всякий случай хорошенько осмотрелся и прислушался, прежде чем выйти из-за сарая.
Он проводил Иветту до потайной калитки, спрятанной в разросшихся кустах белого шиповника, которые посадила чуть меньше двадцати лет назад баронесса Юлиана. После ее смерти никто не занимался садом, не подстригал кусты, и они росли свободно, образовав вдоль стен баронской фортеции колючие заросли, источавшие весь июнь густой аромат. Перед калиткой ветки были обломаны или загнуты в сторону, так что образовалось нечто вроде арки. Обменявшись с сэром Мишелем долгим поцелуем, Иветта, сжимая в ладошке подарок, предназначавшийся новорожденному племяннику — две необычные серебряные монетки с орлом, сидящим на венке, нырнула под естественную арку, а рыцарь шепнул ей вслед:
— Привет передавай Грете!
Замок постепенно просыпался. В курятнике заголосил петух, его первый утренний крик подхватил еще один, а чуть погодя, из ближайшей деревни донеслась приглушенная расстоянием петушиная перекличка. Замычала корова, требуя, чтобы ее подоили, послышался чей-то громкий протяжный зевок, кашель, захныкал ребенок, видимо, не желая просыпаться и покидать теплую постельку. Скрипнула дверь одного из домов, где жила прислуга, и на пороге показалась высокая дородная девица. Подняв стоявшую возле стены деревянную кадку, она взяла ее под руку, утвердив один край на талии, и не спеша поплыла к колодцу. Сэр Мишель, уже подходивший к сеновалу, остановился и невольно залюбовался.
Девица была выше его на полторы головы, грудастая, с широкими округлыми бедрами, и вдобавок имела огненно-рыжие густые волосы, обрамлявшие круглое свежее лицо, усыпанное крупными яркими веснушками. Подойдя к колодцу, она поставила кадку на каменный обод, откинула с плеч толстые тяжелые косы и подмигнула сэру Мишелю. И тотчас его осенило.
Он подошел к рыжеволосой красавице, сказал ей что-то на ухо, причем ей пришлось слегка нагнуться, задев рыцаря полной грудью, после чего девица, засмеявшись грудным баском, потрепала сэра Мишеля по щеке, чмокнула в лоб и, покачивая бедрами так аппетитно, что у рыцаря едва слюнки не потекли, будто и не было утомительного амурного приключения с Иветтой, направилась к сеновалу. В дверях она обернулась и помахала сэру Мишелю полной веснушчатой рукой.
Сэр Мишель отлично помнил любвеобильность германской девицы по имени Сванхильд, дочери старой служанки почившей баронессы Юлианы, любвеобильность столь щедрую, что у рыцаря не всегда хватало сил доставить ей полное счастье. А Джонни наверняка было завидно в эту ночь, когда они с Иветтой бесились наверху, это он из вежливости не принял ее предложение. Так пусть насладится жизнью со Сванхильд, благо они, почитай, одной крови и, должно быть, темперамента…
Представляя радость, которую доставит его подарочек верному оруженосцу, Мишель уселся на край колодца и стал ждать. Уж очень хотелось сэру рыцарю узнать, чем все кончится.
Конец пришел неожиданно и был отнюдь не столь радужным как предполагалось. Дверь сарая со стуком отворилась, едва не слетев с петель, в проеме возникла Сванхильд, растрепанная, покрасневшая и невероятно злая. Размашистым шагом она приблизилась к колодцу, не глядя на притихшего, недоумевающего сэра Мишеля, швырнула кожаное ведро в гулкую глубину, в два прихвата вытянула наполненную бадейку, расплескав половину и, отведя локти назад от души окатила рыцаря ледяной водой. Сэр Мишель чудом удержался на каменной кладке, избежав падения в бездонный колодец, вскочил, отбежал назад и, задыхаясь, взвизгнул:
